Новости культура Россия - iCity.life Белгород

Обратившись к книге Оливье Ролена (Olivier Rolin) «Сибирь», Жоау Педру Вала решил в подробностях ознакомиться с воспоминаниями писателя о далекой России. Некоторые из них он нашел замечательными, другие, как ему показалось, вовсе не имели места в действительности.

В первом из девяти текстов о Сибири, написанных Оливье Роленом в период с 2001 по 2011 год и собранных издательством Tinta-da-China — «Имя Сибири» — французский писатель размышляет о скрытом очаровании, которое видится ему в этом регионе и, по мнению автора, начинается уже с самой красоты его имени. Ролен утверждает, что любит слово «Сибирь» прежде всего потому, что оно красиво. «Почему? Не знаю, но оно красивое» (стр. 13).

В первом романе цикла «В поисках утраченного времени» — «В сторону Свана» — Марсель Пруст пишет о том, как тяжеловесность звучания слова «Парма», с тех пор как он прочел «Пармскую обитель», навсегда сформировало его представление об этом итальянском городе, который неизменно связывался у него с чем-то «плотным, гладким, лиловым и уютным». Эта мысль Пруста о том, что прочитанное оставляет неизгладимый след в нашем видении мира, является важным ключом к пониманию не только упомянутого отрывка, но и всего дневника путешествий.

Пытаясь найти причины этой красоты, Ролен пишет, что красота названия того или иного места объясняется даже не краткостью, ведь Рим так же приятен на слух, как Ванкувер, или его отдаленностью, но скорее музыкальностью слов, заставляющей нас бормотать их в аэропортах и на вокзалах. Очарование Сибири, заключает он, наконец, в том, что сам автор называет «стремлением объять необъятное. Сибирь звучит хорошо, широко, как Сахара».

В оставшейся части книги Ролен пытается донести до читателей собственное видение этого края, о котором берется поведать, края, где границы упразднены настолько, что даже местные жители не имеют ни малейшего представления о расстояниях, отделяющих их земли от океана, края, который он называет «открытым морем применительно к суше» (стр. 16). Между тем, описательные усилия Ролена оказываются напрасными. На доброй сотне страниц Ролен так и не сможет сказать о Сибири ничего, кроме того что она «красива», и именно эта неспособность делает книгу интересной.

Первую причину подобной неудачи приводит сам автор еще в первом эссе, когда решительным тоном утверждает: «Отойти от своих истоков, услать себя как можно дальше от привычных мест — одно из стремлений, достойных уважения» (стр 18). Именно это желание уйти от знакомого и привычного придает в глазах писателя особую прелесть российским территориям, однако это же и мешает ему говорить об этой красоте, потому что, как признается Ролен в следующем эссе «Девушка из Иркутска», «французские слова не полностью соответствуют русским понятиям и не объясняют их; надо смириться и довольствоваться тем, что есть» (стр. 25). Таким образом, трудность описания Сибири носит в первую очередь лексический характер. Расстояние, отделяющее Париж от Владивостока, настолько велико, что делает слова, используемые во французской столице, совершенно не применимыми для описания чего бы то ни было в сибирской действительности.

В случае визита в сибирский регион (и «регион», говорит Ролен, как раз одно из слов, которые ни в коей мере не отражают российских реалий), эта удаленность от дома, от «привычных мест» настолько радикальна, что словарный запас оказывается ни на что не годен. Ту же особенность отмечает автор и в «Транссибирской прозе», признаваясь: «При виде этой невообразимой природы понимаешь, насколько беден язык. Наши слова почти идеальны для того, чтобы обозначать явления городской жизни, но как быть с миром природы? Такое чувство, будто это совершенно другая страна» (стр. 45).

Таким образом, единственный выход для Ролена — прибегнуть к многочисленным пассажам из произведений (предпочтительно русских) авторов, посвященных местам, о которых он намеревается говорить, чтобы преодолеть возникшее на его пути языковое препятствие.

Открытое море применительно к суше

Основной причиной неспособности Ролена говорить о Сибири и этой лавины цитат, которую мы обнаруживаем в его книге, между тем, является нечто другое, что, возможно, лучше всего будет понято после анализа «Девушки из Иркутска». В этом эссе автор рассказывает о том, как, вернувшись в Париж из Владивостока в 2011 году, он получил письмо от одной девушки, которой преподавал в Иркутске тринадцать лет назад. Под впечатлением от письма, Ролен отправляется в путешествие по своим архивам и воспоминаниям, в мыслях прогуливаясь по улицам Иркутска, которые напоминают ему об Ольге, студентке, в которую, по его словам, он был немного влюблен. Тем самым Оливье Ролен дает нам понять, что прогулки по Иркутску на самом деле суть прогулки по воспоминаниям, в данном случае об Ольге, именно эта особенность будет отличать всю его книгу. Когда Ролен пишет о Сибири, он редко сообщает что-либо о русской земле, поскольку его идея Сибири довольно слабо связана с тем, что он видел во время своих путешествий.

В книге Оливье Ролена крайне мало пейзажных зарисовок и почти нет историй. В некотором смысле, более двадцати пяти поездок, совершенных писателем (в соответствии с сопровождающей книгу биографической справкой) в Сибирь, оказались не нужными, поскольку то, что видит автор, целиком сформировано прочитанными им текстами. На всем протяжении повествования Ролен неустанно цитирует русских авторов, писавших о виденных им местах, потому что, как сказано в главе «Ничего не видел во Владивостоке», «именно книги, гораздо лучше, чем Google, помогают разглядеть то, что скрыто от глаз». В конечном счете, название этого эссе точно резюмирует то, что происходит с Роленом. Автор «Метеоролога» ничего не видел во Владивостоке потому, что Владивосток уже был им виден еще до того, как самолет, доставивший его из Парижа в первый раз, совершил посадку. Многочисленные цитаты, которые мы находим в Сибири, служат ярким свидетельством того, что Ролен способен воспринимать Сибирь лишь в свете прочитанного о ней, поскольку единственным способом преодолеть несовершенство французского языка для описания «открытого моря применительно к суше» и шок, вызванный расстояниями, отделяющими его от привычной среды, оказывается перевод описаний, сделанных когда-то русскими писателями.

Если это постоянное цитирование и контекстуализация могут показаться интересными в свете того, что было сказано выше, то на практике зачастую могут наскучить. Хотя отсылки к произведениям Толстого, Чехова и Гроссмана позволяют создать своего рода мифологию, переносящую нас в Сибирь по Ролену, во многих других случаях они, как кажется, служат лишь тому, чтобы продемонстрировать обширную эрудицию и определенную педантичность французского автора. Жаль, что эпизоды, подобные тому, где писатель, без особого контекста, задается вопросом: «найти ли более подходящее место для известия о получении премии Поля Морана, чем Улан-Удэ, далекий край на границе с Монголией?» (стр. 38), лишают блеска целый ряд образчиков замечательной прозы, например, когда он пишет о сибирских часовых поясах:

«Карта часовых зон подобна шкуре тигра. Время же походит на ветер, который не несется вперед, но, как свора волков, рыщущих то здесь, то там, возвращается назад, шарит, медлит, снова отправляется в погоню или же как вода во время прилива, что поднимается по песчаному берегу, изрытому тысячами извилистых каналов» (стр. 42).

Жоау Педру Вала — аспирант кафедры теории литературы Лиссабонского университета.